Для меня Рейхстаг, похоже, никогда не будет ассоциироваться с серым правительственным зданием.
Я оказался за границей впервые в почти тридцать, это была как раз Германия, но не Берлин, а Франфурт-на-Майне, там проходила выставка. А вот родители мои не выезжали. Бабушкам-дедушкам — довелось. Двоюрдная бабка, совершенно фееричная, властная красавица Тетя Рая, закончила войну в полевом госпитале у озера Балатон, дед же, авиационный капитан, оружейник бомбардировочного полка, как раз и расписался на том самом Рейхстаге, чтобы отправиться затем на Японскую кампанию и демобилизоваться лишь в сорок седьмом.
Абсолютное большинство советских людей воспринимало это слово как “Лимпопо” из стихов Чуковского. Как и немцев, бывших до войны дальше, чем Марс.
Для меня Рейхстаг – это символ предельных усилий, зафиксированных генетически, оплаченных предпоследними человеками, точка в календаре, после которой все кончилось и началась жизнь. Я думаю, что, пожалуй, его нельзя сфотографировать, это, в общем-то, небесный город, прощенный и занявший свое место где-то там наверху.